24-го декабря скончался выдающийся российский спортсмен, тренер и конструктор оружия Ефим Хайдуров. «Труд» представил избранные отрывки из интервью с Ефимом Леонтьевичем.

– С чего началось ваше знакомство и увлечение оружием?

– В Усть-Ордынском Бурятском национальном округе, где я родился, и где прошло моё детство, охотится почти каждый мужчина. Ходил на охоту с отцом и я в детстве, но не стрелял. Меня использовали как загонщика. И потом ещё в течение долгих лет я даже не думал, что оружие станет главным делом в моей жизни.

– Ваше юношество пришлось на годы войны...

– С самого начала войны, как многие мои сверстники, рвался на фронт. Но в военкомате всерьёз мое стремление не воспринимали. В детстве у меня находили порок сердца, даже от уроков физкультуры освобождали. Да и вообще мелким был, выглядел значительно младше своих лет.

В 1942 году окончил школу и подал документы в МАИ. Пришёл вызов на экзамены. Уже собрался ехать в Куйбышев, куда был эвакуирован институт. Но отец категорически не пустил, заявив, что укреплять боевую мощь нашей страны надо здесь и сейчас, не откладывая на потом. Так что больше года я проработал фрезеровщиком и слесарем-лекальщиком на авиазаводе в Улан-Удэ. Я освоил все станки, что были на заводе, и эти навыки потом мне ох как пригодились! В 1943 году я всё-таки поступил в военное училище, и появилась возможность получить специальность. Досрочно присвоили звание офицера, и в числе лучших я был направлен в Министерство обороны. В 1946 и 1947 годах меня дважды не отпустили в академию Жуковского, и потому в 1948 году я демобилизовался.

– Но отказаться от занятий стрельбой вы уже не смогли...

– Совсем не так. Вот парадокс: казалось бы, до войны в стране хорошо было развито массовое физкультурное движение, и оно было с довольно милитаризированным уклоном. Я увлёкся теорией стрельбы, прочитал много книг. Со школы нас повели стрелять в тир. Провели четыре занятия, я научился из малокалиберного нагана выбивать 42–43 очка на дистанции 25 метров.

В армии я служил не в боевом подразделении, а в техническом, и больше работал с документами. Но, как бы то ни было, за пять лет службы в армии мне удалось произвести в сумме всего 19 выстрелов из оружия: четыре из винтовки со 100 метров, и три раза по пять – офицерские упражнения. Притом, что я сам постоянно рвался стрелять! Я сразу выполнил все нормативы, и потому мне не дали больше возможности заниматься стрельбой. А с теми, кто стрелять не умел и сам не хотел, упорно занимались. Забегая вперёд, отмечу, что и в настоящее время в российской армии в этом плане положение не лучше. Для того чтобы любой юноша смог выполнить третий спортивный разряд по стрельбе, опытному тренеру достаточно с ним позаниматься месяца три. А у нас даже в Чечню отправляли без соответствующей стрелковой подготовки. Чего тут удивляться потерям?

– Итак, после демобилизации в 1948 году вы ушли в стрелковый спорт?

– Я ушёл в спорт – в лёгкую атлетику. Прыгал с шестом (тогда с бамбуковым) на 3,20, а в десятиборье умудрился даже быть вторым на первенстве Бурятии. Притом что я весил 56 килограммов, я отлетал от ядра так же, как оно от меня. Одновременно я работал начальником учебно-спортивного отдела городского совета «Динамо» в Улан-Удэ. Однажды мой старший брат, фронтовик, сотрудник МВД, предложил мне выступить на заочных соревнованиях, посвященных годовщине ВЧК. Месяц я потренировался из его служебного ТТ, расстрелял 300 патронов. В итоге на соревнованиях я выполнил первый разряд.

В 1950 году меня откомандировали на учебу в Москву – на Высшие курсы работников спорта при ГЦОЛИФКе. А в 1951 я поступил в механический институт, который в 1953 году реорганизовали, и меня перевели в МВТУ имени Баумана на факультет технологии машиностроения. Тогда же, в возрасте 28-и лет, я и начал целенаправленные тренировки в стрельбе.

– Кто был вашим тренером? Каковы первые успехи в стрельбе?

– Наибольшее влияние на мое становление оказал Жгутов Олег Михайлович, заслуженный мастер спорта и заслуженный тренер. Он возглавлял спорткафедру института и тренировал стрелков, и сам еще выступал на высоком уровне. В 1954 году я попал в сборную московского ДОСААФ. В 1955 я уже на чемпионате Союза был вторым в стрельбе из матчевого пистолета и револьвера, попал в сборную страны.

– На учёбе это отразилось?

– Учился я неплохо, но всё же по причине длительных выездов на сборы и соревнования пришлось даже брать академический отпуск. Институт закончил в 1958 году, а защитил диплом в 1959-м.

– Не путаете даты? Ведь с начала 1960-х стрелки сборной уже работали с вашими пистолетами?

– Не путаю. Наши стрелки всегда разбирались в оружии лучше своих зарубежных коллег, и это происходило не от хорошей жизни. Я первое время стрелял из МЦ-2, но постоянно в конструкции что-то переделывал под себя. В 1957 году я задался целью сконструировать новый пистолет. Я постарался полностью абстрагироваться от какой-либо известной мне модели, так как ее недостатки могли сохраниться и в новом изделии. В первом же изготовленном мною экземпляре все детали, за исключением нескольких стандартных винтов, были выполнены мной самим. По предложению Жгутова проектирование пистолета и стало моей дипломной работой, хотя специализация в институте у меня была совсем другая – технолог. Декан, мягко говоря, удивился, но дал согласие. И я ещё поставил условие: выполню изделие в металле.

На защиту я представил три экземпляра нового матчевого пистолета, изготовленного мной в мастерских МВТУ. Для исследования баланса пистолета некоторые детали и узлы были сделаны из дюралюминия, а один экземпляр был полностью стальной.

– И который из них оказался лучшим?

– Конечно, стальной. С ним наш известный стрелок Крехели вскоре рискнул выступить на весеннем первенстве Союза 1959 года и выиграл. Это было ещё до защиты моего диплома. В 1960-м уже в газетах были публикации, упоминающие конструктора Хайдурова. Хотя подобные вещи в то время не афишировались. Назывался мой первенец Х-1-МТ «Бауманец». В том же 1959 году сборной командой было проведено испытание пистолета. Он получил одобрение и только одно замечание по спусковому механизму. Я доработал его – сделал промежуточный рычаг изогнутым для более плавного спуска.

– Парадоксальная получается ситуация: студент-одиночка делает продукцию по качеству лучшую, чем государственная индустрия!

– Не совсем так. И сейчас на многих западных фирмах оружие для чемпионов выполняется штучно. Правда, на этих же фирмах любую поломку и любой дефект быстро устраняют по первому же требованию клиента. Нашим лучшим стрелкам об этом всегда приходилось только мечтать. Я, в отличие от конструкторов, постоянно занимался эксплуатацией, совершенствовал, экспериментировал. Постоянно пытливо выспрашивал у наших лучших стрелков во время соревнований и сборов нюансы, многие из которых просто недоступны инженерам. В институте я получил хорошие базовые знания, а ещё до того имел практику металлообработки. В инженерских коллективах я встречал немало талантливых ребят, но руководили ими, как правило, люди, далёкие и от спорта, пришедшие на производство из комсомольских комитетов или еще бог знает откуда.

– Вы от них натерпелись?

– Многие детали конструкции и сборку можно было выполнить только на специализированном производстве – на заводах Москвы, Тулы и Ижевска. Местное начальство интересовали результаты наших стрелков на международной арене постольку-поскольку. Так, один заместитель главного конструктора целых полгода мурыжил меня тем, что постоянно мне говорил: «Так не получится. Это невозможно». Я ему доказывал обратное. И только позже выяснил, что он у меня таким образом вытягивал всю информацию с тем, чтоб потом «отодвинуть» меня от причастности к конечному результату..

Многие руководители производства в процессе общения показали абсолютную безграмотность в конструктивных требованиях, но в кабинетных интригах были профессионалами высшего уровня. Так, когда я ставил на производство один из матчевых пистолетов, сначала предполагалось назвать его ТХ-62 (по месту и году изготовления), заместитель главного конструктора настаивал на названии «ТОЗ-135 (конструкции Хайдурова)». Но потом моя фамилия фигурировала только в техническом паспорте первой серии. А некоторые из заводских начальников вообще не верили, что человек в одиночку способен спроектировать нормальное оружие. И они совершенно искренне и без злого умысла советовали мне не замахиваться на многое, а заняться, например, усовершенствованием деревянного пенала для мелких съемных деталей. В то время как конструкцией пистолета мог бы заняться большой отдел конструкторского бюро.

– Со славой, с престижем даже лучших наших инженеров понятно. А как материально стимулировали изобретателей, разработчиков?

– Существовала простая формула вычисления материального вознаграждения: А = 20р х К1 х К2 х К3 х К4.

Коэффициенты К ставились в зависимости от того, как дружит данный инженер с руководством. В итоге премия могла получиться и 20 рублей, и 20 тысяч рублей в ценах 1960-70 годов.

Когда назначали мне премию за разработку ТОЗ-35, один большой начальник долго думал о размере гонорара. Я сказал, что не могу себе позволить купить автомобиль. Он спросил: а сколько стоит москвич? 3500 рублей? Выдайте 3500 рублей. Машину я покупать не стал, так как на тот момент нужно было детей одеть и обуть.

За разработку Иж-ХР-30 и Иж-ХР-31, которыми добыто много побед на Олимпиадах и чемпионатах мира, нам на двоих с моим напарником Разореновым выплатили 2800 рублей.

Но за разработку и постановку на производство ТОЗ-36 я не получил ни копейки. Изготовление оружия считалось как бы моим хобби, а зарплату я получал как тренер. А ко многим турнирам, например Олимпиаде 1964 года, я готовил сборную как оружейный мастер.

– На многих фотографиях того периода, когда вы выступали за сборную СССР, вы в очках. Это не мешает стрельбе?

– Это заблуждение, что стрелок должен иметь стопроцентное зрение. Помню, выступавший за сборную Калиниченко имел очки минус 4,5 диоптрии и выиграл чемпионат мира 1964 года. Главное, чтобы коррекция зрения была правильной.

– А сложно вам было совмещать конструкторскую работу с тренерской?

– До 1967 года эти два дела я совмещал ещё и с собственными тренировками и выступлениями за сборную Москвы, а до 1963 года – и за сборную СССР. Все три рода занятий мне нравились, и одно становилось продолжением другого. Главная проблема – дефицит времени. И по этой причине я один из немногих стрелков, не занимающийся охотой. Последний раз я охотился в 1948 году.

– Вас приглашают на работу в ведущие западные фирмы?

– Приглашали в «Файнверкбау» в 1969 и 1975 годах. В те годы принять приглашения было, конечно, нереально. Приглашали представители «Вальтера» в 1993 и 1994 годах.

– Какой оклад предлагали? И почему вы не приняли приглашение?

– В том то и дело, что предлагали «300 марок за день консультаций». У меня закралось сомнение: ну, поработаю я на них месяц, они вытянут из меня все нюансы (а иначе зачем я им нужен?!). А потом распрощаемся. Но главная причина отказа – то, что наши сборники будут потом за валюту покупать за границей оружие с моими разработками, да еще платить громадную пошлину за ввоз в Россию. А в первую очередь технические новинки будут попадать в руки нашим соперникам. Для меня это неприемлемо. Я всегда считал себя патриотом. И я не вижу непреодолимых препятствий к изготовлению лучшего оружия на территории России. Главное – преодолеть равнодушие некоторых людей, отвечающих за наш спорт и за наше промышленное, сообщает «Труд».