В «Стратегии» особое место выделено для минерально-сырьевого комплекса и добывающей промышленности. При этом в отрасли сегодня накопилось немало проблем

О том, насколько перспективно это направление, «Номеру один» рассказал председатель комиссии по экологии и природопользованию Общественной палаты РБ, завлабораторией геохимии и рудообразующих процессов Геологического института Сибирского отделения РАН Евгений Кислов.

- При обсуждении «Стратегии 2030» много говорится о минерально-сырьевом комплексе. Как Вы считаете, насколько оправдана ставка на минеральные ресурсы в Бурятии?

- Я сотрудничал с крупными специалистами в области экономики минерально-сырьевого комплекса, и у них есть аналитика, которая касается всех регионов России. Бурятия очень интересно выглядит.

По обеспечению минерально-сырьевым комплексом наш регион выглядит как средний. А по уровню использования комплекса Бурятия находится на крайне низком уровне. То есть мы отличаемся очень низким вовлечением экономики в разработку месторождений полезных ископаемых.

Хотя в Бурятии есть уникальные объекты, которые нельзя не учитывать в «Стратегии 2030». Причем уникальные не по величине. В современных социально-экономических условиях разрабатывать большой объект сложнее, потому что он требует больше инвестиций. Зато у нас есть уникальные объекты именно по качеству. Они небольшие, поэтому требуют не таких уж больших вложений, но предполагают большую отдачу.

Это, например, Хиагдинское месторождение. В годы советской власти его не воспринимали серьезно – запасы мизерные. Но ископаемые можно добывать очень экологически чистым, экономически выгодным методом подземного выщелачивания. Поэтому оно сейчас и разрабатывается. А похожие, но гигантские месторождения на Алдане в Якутии так и лежат, потому что нет денег на их освоение.

- А из крупных месторождений какие наиболее перспективны, на Ваш взгляд?

- Я считаю, что уникальное и одно из самых интересных – это Калюмное, Сынырский массив. Это на севере, на границе Северо-Байкальского района с Иркутской областью. Как я думаю, оно сможет обеспечить калийными бесхлорными удобрениями Китай или Индию полностью.

Причем, там и глинозема будет столько, что он сможет обеспечить ближайшие алюминиевые заводы. Один из побочных продуктов там цемент. Два миллиона тонн цемента в год может производиться. Для сравнения - у нас максимальная мощность Тимлюйского завода – 600 тысяч тонн в год.

Но пока что мы добываем только золото, уран и уголь. Золото – шесть тонн в год. Одно хорошее месторождение в других регионах дает больше. Мы добываем уголь. Но чьим углем мы пользуемся? Из Красноярского края и Иркутской области.

Уран, кстати, на Хиагдинском месторождении до сих пор добывается в режиме опытно-промышленной отработки. С минимумом налогов. То есть в промышленную отработку предприятие не переводят. Это считается продолжением геологоразведочных работ.

- Сегодня все чаще поднимается вопрос отсутствия инфраструктуры для добывающей отрасли. Насколько серьезна эта проблема?

- Это, пожалуй, одна из главных задач, которая должна быть прописана в стратегии развития до 2030 года. Конечно, значительная часть месторождений находятся в пределах 100 километров от БАМа и Транссиба или ветки Улан-Удэ - Наушки. Но многие и за пределами действующих магистралей. И сегодня стоит очень важный вопрос о строительстве прежде всего железных дорог.

В Забайкальском крае удалось вместе с «Норникелем» построить железную дорогу Нарын - Лугокан, которая дала возможность построить сразу четыре горно-обогатительных комбината. У нас, на мой взгляд, самой насущной проблемой является строительство железной дороги от Могзона.

Она запланирована к Новому Уояну, но мы выполняли несколько лет назад большую работу по заказу министерства природных ресурсов. И там обосновывали, что ее надо вести в Таксимо или к станции Витим. И охватывается большое количество разведанных месторождений и перспективных площадей.

Это целый ряд объектов – и урановых, и золоторудных, и олово, и много чего еще. Порядка 15 видов полезных ископаемых «садятся» на эту железную дорогу.

- Но ведь для решения этих вопросов необходимы крупные инвесторы. Удается ли сегодня привлекать частные деньги в отрасль?

- Я вижу, что министерства природных ресурсов и экономики Бурятии занимаются привлечением инвестиций. Заходишь на сайт министерства природных ресурсов – там есть эти объекты, есть какой-то элементарный экономический расчет. Конечно, это очень сложно. Если я был бы западным или восточным инвестором, я бы десять раз подумал, вкладывать ли деньги в Россию – непредсказуемую страну.

Один из ярких примеров, когда была выдана лицензия на Холодниское свинцово-цинковое месторождение компании, которая входит в структуру «Метрополь». А потом было принято решение о прохождении центральной экологической зоны так, что она включила это месторождение. Это сделало невозможным его разработку.

Однако были уплачены лицензионные взносы. Компания построила кераносклады, спасла от гибели керн, который в течение десятилетий там был получен, реконструировала мосты, разобрала брошенный поселок - никто ни копейки не вернул инвестору.

И сейчас инвесторы, которые собираются вкладывать большие деньги, проверяют, как относятся в России к недропользователям. И этот пример, я думаю, явно не повышает инвестиционную привлекательность как Бурятии, так и России в целом.

- Не отпугивают ли инвесторов природоохранные ограничения? И насколько они критичны для развития добывающей промышленности?

- Ограничения, которые содержатся в законе об охране озера Байкал, больше касаются сельского хозяйства, в частности применения ядохимикатов, гербицидов. То есть таких норм, которые бы ограничивали недропользование, напрямую в законе нет.

Зато они есть в постановлении о запрещенных видах деятельности в центральной экологической зоне. В нее сейчас входит большая часть территорий Прибайкальского, Кабанского, Баргузинского, Северо-Байкальского районов. Причем запреты не распространяются на те месторождения, которые разрабатывались до принятия этого постановления. И разрешают добычу общераспространенных полезных ископаемых для местных нужд.

Но, с другой стороны, сейчас совмещена с центральной экологической зоной и водоохранная зона, которая запрещает добычу общераспространенных полезных ископаемых. То есть произошло наложение запретов. И при долгосрочном планировании развития Бурятии эти запреты нельзя не учитывать.

Кроме Холоднинского месторождения, туда попали почти все месторождения торфа и сапропеля. А значит, красивая идея о производстве удобрений, которые не требуют переработки, сейчас невозможна.

- А какова сегодня ситуация с геологоразведкой? Кто и на чьи деньги должен проводить эту работу?

- То, что разведывалось в пятидесятые годы прошлого века, конечно, нужно переоценивать. И это делается на деньги самих недропользователей. Потому что финансирование из федерального бюджета не такое большое. В Бурятии финансируется на протяжении последних 10 лет только уран и золото.

Сами же недропользователи, конечно, вкладывают деньги. Объем вложений в геологоразведочные работы недропользователями на территории Бурятии примерно в 5-10 раз ежегодно превышает финансирование из федерального бюджета.

Причем сегодня доразведка ресурсов необходима практически для каждого месторождения в Бурятии.

Все эти проблемы надо решать. Здесь должно быть сочетание и больших целей, и мелких объектов, которые можно быстро вводить в эксплуатацию. Которые не требуют больших денег и, главное, нужны нам. В том числе для развития нашего же сельского хозяйства, строительства и других отраслей Бурятии.