Спектакль «Полёт. Бильчирская история» Бурятского академического театра драмы покажут в рамках «Больших гастролей- онлайн». Постановка уже не раз становилась участником и лауреатом престижных театральных фестивалей - таких, как «Театральная Олимпиада», «Ново-Сибирский транзит», «Артмиграция» и другие. Режиссёр спектакля Сойжин Жамбалова призналась, что не ожидала такого успеха. О своём личном и профессиональном полёте, о работе с родителями и критике, о театре после изоляции она поделилась в интервью.
- Сойжин, что ты делаешь во время изоляции? Как нынешняя ситуация влияет на режиссёра?
- Это очень странное время. Я недавно приехала из села, изолирована была с детьми в деревне и пробыла там три недели. Буквально перед тобой я переписывалась с Настей Букреевой (российский драматург, куратор лаборатории «Шэнэ буряад зүжэг 2020» - прим. ред.), я написала ей какие-то свои мысли. Какой-то ступор, я даже объяснить не могу. Я занималась тем, что вообще не включала свой интеллектуальный ресурс. Причем начала страшно злиться день на пятый. Для меня мир театральный, мир искусства отошёл в мир другого измерения, как будто это не про меня, это совсем далеко. Накануне у нас была лаборатория («Шэнэ буряад зүжэг 2020»). Я начала писать пьесу. У меня была история про человека искусства, который приезжает в село. В какой-то момент мне стало неприятно об этом писать. Было ощущение, что я просто описываю реальную жизнь. Хотя у меня нет прототипов реальных людей. Будто я оголяю какую-то неприятную правду, неприятную для меня самой. Я сама для себя решила, не буду продолжать писать пьесу, и тут вдруг коронавирус, и я попадаю на три недели в обстоятельства своей пьесы, как человек извне. Очень странно чувствую себя, рассказывая это вслух. Я не делилась ни с кем. Я вдруг на коже ощущаю себя своим же персонажем из пьесы, которую я даже не написала ещё. И я задумалась, чем я вообще занимаюсь. Зачем? Какие-то депрессивные влияния, самоизоляционные. Я оказалась за бортом театра, жизни, под другим ракурсом посмотрела на себя, свою деятельность. Это мне еще повезло, что я сменила место и оказалась в зоне, совсем близкой с природой. Была благосклонность самой природы к моим мыслям. Когда человек находится сам с собой в квартире, наверное, происходят какие-то процессы. Для кого-то правильные, для кого-то не очень, для кого-то вредные, для кого-то полезные. Для режиссеров, для людей пишущих, для художников, я думаю, это какое-то интересное время.
- А пьеса всё-таки будет?
- Мы в диалоге с Настей Букреевой, с нашим прекраснейшим наставником. Как говорится, моя пьеса на карантине тоже.
- Ты упомянула, что задумалась о необходимости своей профессии? Если не театр, то чем бы ты занималась?
- Это была бы музыка. Музыка мне доставляет такое же удовольствие, ощущение какой-то гармонии, какое-то чувство удовлетворения приносит. Это то, чем я могу заразиться, я горю этим делом. Моя первая начальница, которая у меня была (я подрабатывала во время учёбы в хоровой школе мальчиков в Москве хормейстером) мне сказала: «Надо гореть своим делом!». Я горела, мне было 18 лет, я готова была зайти на работу и умереть на ней. Потом началась учеба в ГИТИСе. А в театральном институте, как известно, только там и находишься. И мне пришлось уйти из школы. Я проработала там около трёх лет.
- В театральный институт ты пришла не сразу?
- Я приехала в Москву, поступала в консерваторию Московскую на вокальное отделение. Мне было 17 лет, первое образование после колледжа – хормейстер. В профессиональную вокальную школу люди приходят с 18 лет. Это такое негласное правило. В этом возрасте считается, что ты физически окреп. Я пришла в 17, и сразу в консерваторию. Конечно, мне сказали, что я молода и зелена, и отправили стажироваться при консерватории. Таким образом я прожила два года. Два года стажировалась и параллельно работала. Это очень хороший опыт. Я живу с ощущением, что нам для чего-то эти этапы нужны. Всё почему-то именно так происходит, а не по-другому. Что-то ведёт тебя, ты оказываешься в этом месте, в это время. При поступлении в Московскую консерваторию я дошла до 3 тура, когда нас осталось 36 человек. Третий тур – ты поёшь с большом зале консерватории. Вот это ощущение огромного зала с его потрясающей акустикой. Тебе 17 лет, ты стоишь и сама не веришь, как в кино себя ощущаешь. Это самое большое впечатление от поступления в консерваторию.
- Что в итоге привело в ГИТИС?
- В воздухе летало всё равно. Когда был набор в питерскую актёрскую студию 2006 году, я подумывала об этом, но не пошла. И не сожалела об этом. Моя руководитель школы хоровой, в которой я работала, Алла Олеговна её зовут, она как-то мне сказала: «Сойжин, ты не хормейстер, ты режиссёр». Я решила создать вокально-театральный кружок. У меня были юноши, два вокальных ансамбля, и мы начали с ними делать программу немножко театральную. Всё равно вырывалась сущность театральная. В какой-то момент я поняла, что вокал - это не моё. Я прошла стажировку и должна была поступать в консерваторию. Вместо этого купила билет и на неделю приехала домой. Заявила родителям, что хочу стать актрисой. Родители сначала удивились, но в итоге одобрили. Хотя я боялась сопротивления. Дальше наступила адовая пора – это поступление.
-Почему адовая?
- Человек, который поступает в театральные вузы на общих основаниях, пытается пройти прослушивание во все вузы. Меня не брали по разным причинам. Иногда просто «потому что». В ГИТИСе я поступала изначально на актёра драматического театра, дошла до 3-го тура. Это встреча с мастером. Мастер сказал много приятных слов в мой адрес, и вдруг он меня не берёт. Мне предложили прийти через год. Слетела с одного прослушивания, потом с другого. А это начало июля… Если я не поступаю, мне ещё год ждать. Никаких нету отходных путей. Меня не берут, и снова ощущение, как в кино. Кажется, что всё плохо, жизнь не удалась, что это какая-то злая шутка. И тут я понимаю, что есть музыкальный факультет, а я могу петь, на актрису музыкального театра, может, меня возьмут. Я помню, это было 4 июля, я вваливаюсь в деканат музыкального факультета ГИТИСа, а там сидит женщина и говорит: «А у нас всё прошло». Я начала уговаривать её. Благодаря педагогу, её зовут Мария Витальевна Носова, она потом стала моим педагогом по актёрскому мастерству, я попала в ГИТИС. Она просто послушала меня прямо в деканате. Я прямо там встала, спела, прочла ей. Последним вагоном для меня оказался музыкальный факультет ГИТИСа. И я поступила туда, проучилась на актрису мюзикла 2 года. Кое-что начала ставить с однокурсниками. И на втором курсе мне предложили поступить на режиссуру. После второго курса я снова пошла поступать. Такое долгое обучение было. Я в ГИТИСе провела не как все 4 или 5 лет, а 6.
- Сразу после ГИТИСа ты вернулась в Улан-Удэ?
- Я приехала сюда, но возвращаться я не хотела, потому что никто не хочет. Был проект с театром «Ульгэр» - «Чудесный клад». Я училась на 5-м курсе, заканчивала, родители пришли в театр. И как-то все получилось именно так. И только сейчас я понимаю, что это было одно из главных правильных решений - вернуться. Я не планировала работать в Улан-Удэ. За 8 лет в Москве я соскучилась по родине. Звучит пафосно. Это на самом деле так и было. Для людей, которые выросли в небольших городах, для них все равно в какой-то момент наступает желание вернуться на родину.
- Каково работать с родителями?
- Наверное, легче работать с чужими людьми. Вас ничего не связывает. Начинаете с чистого листа. Это не связано с тем, что у нас расходятся взгляды на профессию или мы не моем ужиться в одном профессиональном пространстве. Это связано с тем, что работа невольно вторгается в твой дом, это не всегда бывает уместным и приятным. Это мешает в полной мере насладиться друг другом, как семьёй. Есть и плюсы. Наша профессия строится на доверии и на человеческих отношениях. Наша профессия про человека. И театр про человека. В этом огромный плюс работы с людьми, с которыми ты на абсолютном доверии, искренности и честности работаешь. В этом смысле я счастлива, что я работаю с родителями, потому что, как им, я больше никому не доверяю. Кто бы там что ни говорил, они очень честно работают. Я все это знаю изнутри, я все это знаю с детства. На моих глазах они проходили эти тернии. Они прошли огромный путь и много-много разных испытаний. Конечно, есть команда людей, которая нас окружает. Это люди, которые преданы театру. У наших друзей - у Скомороховых, они относятся к династии художников (Гена художник, у него отец художник театральный, дед художник, супруга, брат) была сравнительно недавно выставка. Они отправили буклет в подарок, и там было написано: «Искусство быть семьёй коллег». Это верно. Это не так просто, но это, с другой стороны, прекрасно, когда тебя окружают близкие люди, которые с тобой на одной волне, с которыми ты разговариваешь на одном языке.
-Когда твои родители пришли в театр, а следом и ты, то некоторым людям это не понравилось. Как ты относишься к такому негативному фону?
-Я живой человек, я все равно на всё это реагирую, это все рефлексирую. Не могу отрубить чувственную сторону свою, сознание. Обижаюсь ли я? Нет, не обижаюсь. Возмущает ли меня это? Да, возмущает. Я пришла в театр, ещё ничего не поставила, а уже начались какие-то слухи. Ты ещё ничего не сделал, а люди уже создают негативный фон. Это напрягает, как минимум. Когда я пришла в театр, я на всё это очень болезненно реагировала. Сейчас я понимаю, что просто могу от этого отодвинуться, не читать, не смотреть, не реагировать, а заниматься делом. Что плохого в том, что вся семья в театре? Бывают династии врачей, учителей, учёных. Бывает, династия театральная. Это нормально. Мы не единственная семья, где все занимаются театральным делом. В нашем театре тоже работают семьями. Но резонанс периодически вызывает именно наша семья. Такое понятие возникает, грубо говоря, как травля. Я не помню периода в нашей жизни, чтоб нам всем спокойно жилось. Но сейчас у меня вырабатывается определённый иммунитет.
- Ты же не только с родителями, но и с мужем в одном театре работаешь. Как работает модель отношений «жена-режиссёр + муж-актёр»?
- Есть много примеров, когда люди вынуждены уходить из профессии, потому что им не позволяют мужья, жены. Очень сложно жить с человеком, который работает в театре. Ты же 24 часа в сутки крутишься в этом. Бабушка мне рассказывает, что мой дедушка (выпускник первой ленинградской студии Зугдар Цыдыпов - прим. ред.) уезжал на гастроли на полгода. Мы познакомились с мужем в театре (актёр - Солбон Ендонов - прим. ред.). На работе мы отрубаем личные привязанности. Когда работаешь, ты об этом не думаешь. Профессия всё равно заходит в твой дом, в твою жизнь семейную . Мы молодая семья, мы в процессе обучения, как оставить все это за дверью. Нужно личное пространство, чтоб отстраниться и погрузиться в работу. Это сложно, не удаётся . Есть дети, много бытовых вещей. Когда он готовится к роли, он со мной говорит об этом, он нуждается в том, чтобы с кем-то обсудить. У меня по-другому. Я погружаюсь в себя больше. Иногда прошу, чтоб он охранял мой некий покой. Он берёт на себя все дела вокруг.
- Скоро в театр придут «щукинцы» - выпускники первой московской студии. Ты будешь работать ещё и с младшим братом Дахалэ. Как думаешь, почему он тоже выбрал театр?
-Дахалэ тоже прошёл достаточно долгий путь до театрального института, как и я. Изначально он не планировал и пришёл к профессии очень осознанно. Как просыпаются гены в человеке? Это происходит на моих глазах. Не промышлял, не видел, не гадал. И тут после первого курса я вижу его глаза. Я его таким счастливым никогда не видела. Мы все счастливые люди, мы занимаемся любимым делом.
- А признание для тебя важно?
- Спектакль – это художественное высказывание. Театр коммуницирует с человеком, со зрителем, с его душой. Дело не в признании, а чтобы какой-то отклик был у зрителя. Иногда артисты рассказывают после поклонов: «А я видел, так смотрела девушка одна. У нее были такие глаза». То есть среди 400 человек одна девушка что-то про себя поняла после спектакля, и это здорово.
- Говоря о признании, один из самых известных твоих спектаклей «Полёт. Бильчирская история» поездил по многим городам и фестивалям, сейчас участвует в программе «Большие гастроли-онлайн». Ты предполагала, что он будет таким успешным?
- Неожиданно. Иногда думаю, может, в этом и есть успех этого спектакля, что он таким получился неожиданно. Неправильная позиция, приступив к делу, думать об успешности. Когда мы создавали, нам всем было интересно. Обстоятельства, например, которые придумали, связанные с водой… Крайне любопытно было для всего театра, для цехов. Мы боялись забрызгать оборудование, мы боялись забрызгать зрителя. Это же формат вербатима, мы сначала не понимали, как это всё соединить. Случилась премьера. Наверное, так люди просыпаются известными… В конце - аплодисменты, я, действительно, удивилась, что зрителям понравилось. Второй момент -это были гастроли в Иркутск. Меня там не было, я родила второго ребёнка. Привезли всех наших бабушек и дедушек, которые давали нам интервью для спектакля. Мне прислали видеозапись, где они сидят, смотрят. Это произвело большое впечатление, а потом они в конце встают и хлопают. Понимаешь, что мы сделали что-то важное. «Полёт» по-разному воспринимают. Многие зрители за спецэффекты любят. «Полёт» больше всего поездил из моих спектаклей. Интересно, как его воспринимают в разных городах. Интересно наблюдать, как меняются акценты в другом театре, при другом зрителе. На каждой площадке возникают новые смыслы. Это событие для самих актёров. Интересно наблюдать, как они пристраиваются к новому пространству, к новой сцене, к новому зрителю. Например, «Театральная Олимпиада» в Питере. Идёт спектакль, и вдруг Люда Тугутова со сцены говорит в монологе Марии Сахьяновой: « И я отправилась в Северную Пальмиру - в Санкт-Петербург». И в этот момент у всех ёкает. Кто бы знал, что приедем в Санкт-Петербург...
- Наверное, легче работать с чужими людьми. Вас ничего не связывает. Начинаете с чистого листа. Это не связано с тем, что у нас расходятся взгляды на профессию или мы не моем ужиться в одном профессиональном пространстве. Это связано с тем, что работа невольно вторгается в твой дом, это не всегда бывает уместным и приятным. Это мешает в полной мере насладиться друг другом, как семьёй. Есть и плюсы. Наша профессия строится на доверии и на человеческих отношениях. Наша профессия про человека. И театр про человека. В этом огромный плюс работы с людьми, с которыми ты на абсолютном доверии, искренности и честности работаешь. В этом смысле я счастлива, что я работаю с родителями, потому что, как им, я больше никому не доверяю. Кто бы там что ни говорил, они очень честно работают. Я все это знаю изнутри, я все это знаю с детства. На моих глазах они проходили эти тернии. Они прошли огромный путь и много-много разных испытаний. Конечно, есть команда людей, которая нас окружает. Это люди, которые преданы театру. У наших друзей - у Скомороховых, они относятся к династии художников (Гена художник, у него отец художник театральный, дед художник, супруга, брат) была сравнительно недавно выставка. Они отправили буклет в подарок, и там было написано: «Искусство быть семьёй коллег». Это верно. Это не так просто, но это, с другой стороны, прекрасно, когда тебя окружают близкие люди, которые с тобой на одной волне, с которыми ты разговариваешь на одном языке.
-Когда твои родители пришли в театр, а следом и ты, то некоторым людям это не понравилось. Как ты относишься к такому негативному фону?
-Я живой человек, я все равно на всё это реагирую, это все рефлексирую. Не могу отрубить чувственную сторону свою, сознание. Обижаюсь ли я? Нет, не обижаюсь. Возмущает ли меня это? Да, возмущает. Я пришла в театр, ещё ничего не поставила, а уже начались какие-то слухи. Ты ещё ничего не сделал, а люди уже создают негативный фон. Это напрягает, как минимум. Когда я пришла в театр, я на всё это очень болезненно реагировала. Сейчас я понимаю, что просто могу от этого отодвинуться, не читать, не смотреть, не реагировать, а заниматься делом. Что плохого в том, что вся семья в театре? Бывают династии врачей, учителей, учёных. Бывает, династия театральная. Это нормально. Мы не единственная семья, где все занимаются театральным делом. В нашем театре тоже работают семьями. Но резонанс периодически вызывает именно наша семья. Такое понятие возникает, грубо говоря, как травля. Я не помню периода в нашей жизни, чтоб нам всем спокойно жилось. Но сейчас у меня вырабатывается определённый иммунитет.
- Ты же не только с родителями, но и с мужем в одном театре работаешь. Как работает модель отношений «жена-режиссёр + муж-актёр»?
- Есть много примеров, когда люди вынуждены уходить из профессии, потому что им не позволяют мужья, жены. Очень сложно жить с человеком, который работает в театре. Ты же 24 часа в сутки крутишься в этом. Бабушка мне рассказывает, что мой дедушка (выпускник первой ленинградской студии Зугдар Цыдыпов - прим. ред.) уезжал на гастроли на полгода. Мы познакомились с мужем в театре (актёр - Солбон Ендонов - прим. ред.). На работе мы отрубаем личные привязанности. Когда работаешь, ты об этом не думаешь. Профессия всё равно заходит в твой дом, в твою жизнь семейную . Мы молодая семья, мы в процессе обучения, как оставить все это за дверью. Нужно личное пространство, чтоб отстраниться и погрузиться в работу. Это сложно, не удаётся . Есть дети, много бытовых вещей. Когда он готовится к роли, он со мной говорит об этом, он нуждается в том, чтобы с кем-то обсудить. У меня по-другому. Я погружаюсь в себя больше. Иногда прошу, чтоб он охранял мой некий покой. Он берёт на себя все дела вокруг.
- Скоро в театр придут «щукинцы» - выпускники первой московской студии. Ты будешь работать ещё и с младшим братом Дахалэ. Как думаешь, почему он тоже выбрал театр?
-Дахалэ тоже прошёл достаточно долгий путь до театрального института, как и я. Изначально он не планировал и пришёл к профессии очень осознанно. Как просыпаются гены в человеке? Это происходит на моих глазах. Не промышлял, не видел, не гадал. И тут после первого курса я вижу его глаза. Я его таким счастливым никогда не видела. Мы все счастливые люди, мы занимаемся любимым делом.
- А признание для тебя важно?
- Спектакль – это художественное высказывание. Театр коммуницирует с человеком, со зрителем, с его душой. Дело не в признании, а чтобы какой-то отклик был у зрителя. Иногда артисты рассказывают после поклонов: «А я видел, так смотрела девушка одна. У нее были такие глаза». То есть среди 400 человек одна девушка что-то про себя поняла после спектакля, и это здорово.
- Говоря о признании, один из самых известных твоих спектаклей «Полёт. Бильчирская история» поездил по многим городам и фестивалям, сейчас участвует в программе «Большие гастроли-онлайн». Ты предполагала, что он будет таким успешным?
- Неожиданно. Иногда думаю, может, в этом и есть успех этого спектакля, что он таким получился неожиданно. Неправильная позиция, приступив к делу, думать об успешности. Когда мы создавали, нам всем было интересно. Обстоятельства, например, которые придумали, связанные с водой… Крайне любопытно было для всего театра, для цехов. Мы боялись забрызгать оборудование, мы боялись забрызгать зрителя. Это же формат вербатима, мы сначала не понимали, как это всё соединить. Случилась премьера. Наверное, так люди просыпаются известными… В конце - аплодисменты, я, действительно, удивилась, что зрителям понравилось. Второй момент -это были гастроли в Иркутск. Меня там не было, я родила второго ребёнка. Привезли всех наших бабушек и дедушек, которые давали нам интервью для спектакля. Мне прислали видеозапись, где они сидят, смотрят. Это произвело большое впечатление, а потом они в конце встают и хлопают. Понимаешь, что мы сделали что-то важное. «Полёт» по-разному воспринимают. Многие зрители за спецэффекты любят. «Полёт» больше всего поездил из моих спектаклей. Интересно, как его воспринимают в разных городах. Интересно наблюдать, как меняются акценты в другом театре, при другом зрителе. На каждой площадке возникают новые смыслы. Это событие для самих актёров. Интересно наблюдать, как они пристраиваются к новому пространству, к новой сцене, к новому зрителю. Например, «Театральная Олимпиада» в Питере. Идёт спектакль, и вдруг Люда Тугутова со сцены говорит в монологе Марии Сахьяновой: « И я отправилась в Северную Пальмиру - в Санкт-Петербург». И в этот момент у всех ёкает. Кто бы знал, что приедем в Санкт-Петербург...
- Талант – это мера, переводится даже как «мера». Это сложно понять про себя, но видно со стороны. Например, ходит артист за кулисами, я не понимаю про него ничего. Вдруг он выходит на сцену и становится невообразимо красивым, невообразимо умным, расцветает. Иногда кажется, что у него глаза другого цвета, он выше в два раза, он громче в 5 раз. Это что-то в воздухе, что-то его изнутри заряжает, какие-то процессы происходят, которые делают его невообразимо красивым. Мне кажется, это относится к таланту. Или ты слышишь музыку и понимаешь, что с тобой что-то произошло, пока её слушал. Это про талант. Талантливая режиссура - то же самое. Это может быть очень талантливо сделано, но просто, например, я с этим не согласна. Но то, что это талантливо, я всегда признаю.
- Мы начали разговор с изоляции. И всё-таки что, как ты думаешь, ждёт театр после изоляции?
- Вообще в непростых условиях вскрывается много того, чего ты в обыденном ритме жизни не замечаешь. Слукавил где-то, промазал, не подумал, невнимательный был. Всё видно. А тут ещё вскрывается куча проблем внутренних, человеческих. Становишься оголенным. Начинаешь сам с собой честно вести внутренний диалог.
Я не знаю, сколько продлится наша изоляция, и когда мы встретимся со зрителем. Но у меня есть ощущение, что нужно попробовать другой принцип коммуникаций со зрителем. Разговоры про что-то очень интимное, про себя, про людей. Я не скажу, что до этого мы это не делали. В изоляции у меня одни вопросы. И нет ответов. Понятно, что будет сложно после. Понятно, что непростое время мы проживаем, театр в нашем случае. Я надеюсь, что человек соскучится по человеку. Мне кажется, мы выйдем, встретимся со зрителем, и мы только в этот момент поймём, что произошло.
- Спасибо за беседу.
Валентина Бадмажапова
