«30 апреля 2008 года в 1:30 мы выехали из Улан-Удэ. В 4:30 встретились с Николаем Анатольевичем Суворовым в условленном месте в Кабанске. В 9:50 я уже сидел с проводником Владимиром Григорьевичем на добротном, можно сказать, комфортабельном лабазе, оборудованном почти под кроной высоченных сосен на правом берегу реки Мысовка, несколько выше ключа Инженерный.
Мысовка берет свое начало на хребте Хамар-Дабан и впадает в Байкал в районе станции Мысовая (г. Бабушкин Кабанского района). Не медвежий угол, одним словом. Близкое место. Менее часа езды на шишиге от города с железной дорогой и крупной узловой станцией...
В 19:50, по светлому, вышли два зверя: крупный черный медведь и, наверное, медведица, такая же черная. Во время «разбора полета» мои проводники посчитали, что второй зверь является медведицей потому, что большой старый самец не должен ходить с меньшим, однополым с ним зверем. А скоро, по их словам, гон. Правда, до отстрела этого животного у Владимира Григорьевича было несколько иное мнение... Ну да об этом чуть позже.
Звери вышли на чистое к приваде. Меньший — сразу. Больший — принюхиваясь и что-то ворча. Пересекли наш след на дороге, которой мы оставили десять часов назад, когда направлялись к лабазу, и вышли. Вышли, несмотря на то что незадолго до этого я протер руки влажной салфеткой — действие, которое очень осуждается проводниками.
Когда-то в 2001 году севший в мою машину организатор охоты на овсах Максим — эдакий аутфитер а-ля рюс, — насторожившись, спросил меня: «Чем от вас пахнет? Парфюмом?» Потом мою куртку выдерживали на сене... Медведя мы тогда не взяли. И не видели.
Подобными рассуждениями о «городских» запахах, исходящих от приезжего клиента, на мой взгляд, устроители охот страхуют себя от возможных неудач, перекладывая ответственность на «не вывалявшегося в дерьме» перед охотой клиента. Истинной же причиной неудач при подкарауливании медведя в первую очередь (при наличии зверя, разумеется), думаю, является лабаз, расположенный на недостаточной высоте...
Возможностей для выстрела было много: Звери гуляли по чистому около привады. Подождав, я выстрелил (понятно, по большему зверю) в область плеча, когда медведь повернулся левым боком. Он упал на месте. 375-й явил свою мощь.
Я держал на прицеле второго зверя. В это время только что убитый медведь поднялся. Нет, вскочил! Нет, прыгнул, метнулся в сторону метров на десять с намерением, как мне показалось, на махах бежать в гору. Не представляю, что было бы с охотником (охотниками), случись такой прыжок во время охоты на берлоге. Пришлось стрелять вторично. Зверь затих.
Как стало ясно при разделке медведя, вторая пуля прошла навылет по мякоти правой задней лапы в области бедра. Рана была легкая, для зверя явно не смертельная. Медведь был убит первым выстрелом. 270-грановая пуля Barnes, полностью развернувшись, прошла от левого плеча наискосок поперек туши и застряла в шее под правым ухом. Рана, несовместимая с жизнью. Как мертвый медведь совершил такой прыжок? На этом можно было бы и завершить рассказ. Но на той охоте произошла еще одна достаточно комичная история, иллюстрирующая различие между зримым и реальным.
Принимающая сторона охоту готовила тщательно. Владимир Григорьевич заранее проверил посещаемость привады и определил: «Ходит медведь (так, средний) и матерая медведица с крупным пестуном». Потом он посоветовал «стрелять вдоль» (туши имеется в виду). Мне, конечно, было непонятно, как это можно сделать с лабаза, находясь намного выше зверя?
Потом Владимир Григорьевич поинтересовался, стрелял ли я медведей, потом — сколько их добыл. Вопросы, думаю, продолжались бы и дальше — забайкальцы в большинстве своем словоохотливы, — если бы я не перевел тему на единственное условие со своей стороны: стреляю только я. На вопрос, какой зверь меня интересует, ответил: «Любой. Регистрацией трофеев не занимаюсь, но коллективно добытого зверя забирать не буду».
Тогда мне было предложено стрелять того, что «так, средний» или матерую медведицу, если пестун будет достаточно крупный. Я же особенно не размышлял на эту тему, ведь со мной на лабазе будет опытный проводник, команды стрелять которого я обязательно дождусь.
По каким-то только ему известным признакам — по птицам или еще чему-то — Владимир Григорьевич определил, что медведь, который «так, средний», покинул приваду во время нашего подхода. Ну а потом, в 19:50 я произвел выстрел, с которого начал свой рассказ...
Мы спустились с лабаза. Я отправился было по дороге сразу к нашей стоянке на Инженерном. Владимир Григорьевич подошел к убитому зверю. Позвал меня: «Да посмотрите же, каков бабай! Хорош! Аж обидно, что Вы не интересуетесь». Я подошел. Зверь, действительно крупный, с роскошной, блестящей черной шерстью (таких медведиц я не добывал никогда) лежал на животе головой в гору, откуда пара спустилась...
Оставив меня в лагере, Владимир Григорьевич и Николай Анатольевич поехали за трофеем. Так как все это было достаточно близко, они скоро вернулись. В это время я делал заметку в дневнике: «В 19:50 с контрольным добыл крупную, старую, черную медведицу, вышедшую с крупным (почти с нее ростом) пестуном. Патрон Sako, пуля Barnes. Перезаряжать саку нужно очень резко, не скупясь на решительные движения правой руки. У «магнумов» гильза длинная»...
Тут подъехали наши. Владимир Григорьевич спросил, есть ли у меня чувство юмора и после моего положительного ответа предложил погладить «медведицу» ниже живота. Она оказалась крупным (очень трофейным!) медведем, а ушедший «пестун», видно, медведицей. Скоро ведь гон...
P.S. Из дневника: «Медведь, застреленный мной 30 апреля, носил в себе картечь и имел поломанные ребра (интересна судьба сделавшего этот выстрел!). Из туши извлекли две картечины. Потом, уже в приготовленном мясе, нашел еще одну. Итого три картечины диаметром приблизительно 6 мм».
Вспомните поговорку про осторожность стреляного воробья, который и куста боится! А тут — старый, стреляный, славящийся своей осторожностью при выходе на чистое место из леса медведь. По светлому вышел на приваду!»
